Любовь и Игорь Баголеи: Мы всё делаем вместе
Елена Маркелова. Известия Саратов.

Педагоги и выпускники театрального института Саратовской консерватории имени Л.Собинова, ведущие актеры Академдрамы имени И.А.Слонова Любовь и Игорь Баголеи готовят к выпуску очередной курс. В эти дни на большой сцене родного театра педагоги представляют очередной дипломный спектакль. «Отелло» Уильяма Шекспира студенты Баголеев примеряют на себя не как одежку, доставшуюся из древности, но пытаются соотнести нравственный посыл великой пьесы со своим современным взглядом на жизнь, собственным «я». Так случилось, что это интервью выйдет после Дня всех влюбленных. Поэтому наша беседа со знаменитыми супругами — о Шекспире, о преданности саратовских актеров родной школе и, конечно, о любви.

— Любовь Николаевна, Игорь Михайлович, хочется начать разговор с вашей «альма-матер». Что вы считаете «фирменным почерком» саратовского театрального дела?

Любовь Воробьева (Баголей): Уникальность нашей саратовской актерской школы в том, что она была создана человеком, который работал в Саратовском театре драмы. И сегодня большая часть педагогов института ? артисты театра драмы. Они долгие годы служат в одном коллективе, формируя общие взгляды на театр, артиста, поэтому возникают традиции, которые до сегодняшнего дня сохраняются в нашем театре. Таким образом, каждый новый актер, поступающий в труппу нашего театра, сразу же попадает в определенную культурную среду и живет по этим правилам. Вне этих высоких критериев он просто не сможет существовать в актерском ансамбле.

Игорь Баголей: Мы учились у большого педагога — Валентины Ермаковой, которая прививала нам любовь к нашему театру, и мы эти традиции пытаемся передавать уже своим ученикам. Это складывается из каких-то мелочей, с самого первого дня мы прививаем детям любовь к театру, уважение к старшим артистам. В Саратове создана великолепная традиция: начиная со 2-3-го курса студенты играют в театре небольшие роли в массовках. А у многих столичных вузов нет такой возможности. Поэтому там студенты не могут познакомиться с театральным производством, узнать, что такое коллектив, как позиционировать себя в коллективе, а не в инкубаторе сокурсников. Нашему курсу очень повезло, они участвуют в пяти репертуарных спектаклях театра драмы. Им тяжело и учиться, и в спектаклях участвовать. Но когда по окончании вуза они приедут в другие театры, то уже будут адаптированы к условиям театрального производства. Обучая молодых актеров, мы и сами продолжаем учиться у старших коллег. Каждое заседание кафедры, на котором твоему дипломному спектаклю дают оценку Александр Галко, Римма Белякова, Григорий Аредаков, — это такой опыт, это такая школа!

— Что важнее: показать студенту, как надо играть, или объяснить?

Л.Б.: Конечно, объяснить.

И.Б.: Они же приходят еще совсем маленькими, в театре бывают иногда. И представления о жизни у ребят юношеские. Они умом еще недопонимают происходящие в душе персонажа коллизии. Поэтому нам в первую очередь хочется, чтобы они выросли мыслящими, думающими актерами. Ведь современный актер не может быть немыслящей куклой, которую «застроит» режиссер. Он должен быть быстро реагирующим, с подвижной нервной системой. Но иногда приходится и показывать, форсировать как раз из-за нехватки у ребят багажа пережитого. И, бывает, от этого они схватывают зерно роли.

Л.Б.: Показ — это ужасно. Например, мы делали со студентами курсовую работу по пьесам Чехова и понимали, что они выдают маленький уровень, но успокаивало то, что они выкладываются настолько, насколько могут. Иногда, конечно, студенты говорят: то, что написано у драматурга, невозможно сыграть. Вот тут гордость взыграет, выйдешь и покажешь. И все. Вопросы отпадают. (Смеется.) Дело в том, что мастерство актера прямо пропорционально жизненному опыту. Чем больше человеческий багаж, тем интереснее артист, «мясистее». А какое «мясо», когда в 17 лет они еще толком не влюблялись?

И.Б.: И им наговариваешь-наговариваешь, приводишь какие-то примеры из жизни, которые, возможно, происходили в их жизни. Потом это состояние раздуваешь в них, как искру, для того чтобы в голове сложился глобальный образ и актер позволил себе отпустить себя и сыграть более объемно. В общем, прореагировать на ситуацию более болезненно, чем в бытовой жизни.

— Кому принадлежала идея «замахнуться на Вильяма нашего, понимаете, Шекспира»?

И.Б.: Любови Николаевне. Она будет первой скрипкой, а я альтом. Ведь скрипка — красивый инструмент — дает полет души, а альт более приземленный. Поэтому художественный тон задает Люба. Так друг друга и дополняем.

Л.Б.: Дело в том, что когда мы столкнулись с пьесами Шекспира, я поняла, что это идеальный материал для обучения, потому что в них каждая сцена выписана гениально, представляя колоссальное поле для актерской самореализации. В «Отелло» почти каждую сцену бери, и получится прекрасный этюд. Когда мы на занятиях ставили отрывочки из «Отелло», поняли, что произведение очень созвучно нашему времени. Кто такой сенатор Брабанцио? Сегодня это губернатор. Дездемона, соответственно, дочь губернатора. Все полностью перекладывается на наше время. И мы стали искать эту девочку. Как она одевается? С кем общается? Стали думать, каков Отелло? В нашем спектакле он не будет черным. Он выделяется тем, что, будучи военным, который с «низов» многого достиг, мыслит конкретными образами и не похож на «золотую молодежь», которая окружает Дездемону. Если Дездемона — дочь губернатора, то Отелло — этакий гастарбайтер.

И.Б.: Наш спектакль не отнесен к конкретному времени. Нашей задачей не было создать костюмно-бутафорский спектакль. Мы делаем акцент на психологию человека и взгляд его на классические каноны: что такое любовь, отношение к этому чувству, в чем оно проявляется и что таит от нас.

Л.Б.: Я бы даже круче сказала: любовь — это хорошо или плохо? И умеют ли люди сегодня любить по-настоящему? Мы пытаемся рассмотреть взаимоотношения современных молодых людей на предмет искренности. И попытаться понять: как два разных социальных слоя могут сосуществовать вместе? Ведь Брабанцио проклинает Дездемону. Возникает вопрос: имела ли она право на это чувство?

И.Б.: Мы хотим понять градус искренности Дездемоны и Отелло.

— Режиссерский посыл к зрителю — что такое любовь? — ваша гражданская позиция педагогов или личностный взгляд супружеской пары? Пары, которая, я так понимаю, однозначно знает: любовь — это хорошо.

Л.Б.: Любовь в нашем дипломном спектакле мы предлагаем рассмотреть в двух аспектах: любовь и похоть. Это мой взгляд взрослой женщины, матери двух девочек, на сегодняшний мир, телевидение, ночные клубы...

И.Б.: ...На сегодняшний «гламур». Ведь за этим определением сегодня кроется какая-то блестящая обертка, под которой ничего нет. Вот и интересно посмотреть, насколько настоящий человек скрывается под этой оберткой? Мы живем в такое интересное время, когда думаешь: не приведи Господь! Лучше жить в «неинтересное» время! Не знаешь, что будет завтра и тем более через месяц. Мы не знаем, где будут границы страны через год. Если один день не отрываясь посмотреть телевизор, начинаешь понимать: мир начинает постепенно сатанеть. Не поймешь, кто кого ловит в детективах. И однозначно мало кто скажет в наше время, что хорошо, а что плохо. Любовь и похоть: а где границы? И ведь что печально. Неизвестно, чьих сторонников окажется больше.

Л.Б.: В сегодняшнее время, как я его вижу, существует только похоть: денег, другого пола, власти. Бесконечная похоть. И главное, СТРАШНОЕ, что с этим легче жить. Не любить-то легче! Есть потребность — пошел, удовлетворил и живешь дальше. Тебе не нужно о ком-то заботиться. Хотя, посмотрите, уровень жизни даже в Саратове таков, что голодным ты не останешься, если работа есть маломальская. Но многие рассуждают: зачем тратить свои душевные силы на любимого человека, детей? Своим спектаклем мы не дадим ответы на эти вопросы, но они обязательно будут звучать.

— Любовь Николаевна, как обстоят ваши дела с аспирантурой? Вы не оставили желания получить «корочку» режиссера?

Л.Б.: Ой, надо доделать все дела по профкому в театре, прийти в себя после премьеры дипломного спектакля. Думаю, буду защищаться по Шекспиру. Прочитано столько книг и просмотрено столько материала, что я уже даже могу этим делиться (смеется).

— Вам нравится ставить спектакли?

Л.Б.: Мы рады работать с режиссерами, и готовы, чтобы с нашими студентами работали приглашенные режиссеры. Если бы у них была такая возможность, я бы в это не лезла. Это такая ответственность! Ты и сам учишься вместе со студентами, и хочешь, чтобы их дипломные спектакли были событием не просто для них, но и для города. Только это желание. Одно могу сказать точно: мне очень легко работать с Игорем. Могу быть свободной в своих придумках. Еще одна оговорка. Я бы не говорила: я режиссер. Мы делаем все вместе. Игорь в сентябре много снимался. Мы могли придумать со студентами восемь вариантов сцены, но всегда абсолютно уверены во вкусе Игоря, в его знаниях. Знали, что он приедет, посмотрит и направит нас в нужное русло.

— «Много снимался» становится какой-то пугающей тенденцией. Как-то быстро саратовские актеры находят себя в Москве. Игорь Михайлович, ваши планы связаны со столицей?

И.Б.: Нет, это ничего не значит. Никаких иллюзий по поводу Москвы не питаю. В Саратове я нахожусь на месте, работаю в своем любимом театре, здесь я нужен. Я это чувствую. Мысли: ах, я, как старая дева, засиделась в девках в этом театре, — у меня нет.

— Спасибо вам за это.

И.Б.: Я благодарен Любе за то, что она сказала. Тоже не считаю себя режиссером. Режиссерская работа над дипломным спектаклем — да. Я знаю главное — мы несем ответственность за ребят. И это помогает что-то создать.

— Любовь Николаевна, какое проявление внимания вам дороже: теплый плед, приготовленный мужем на диване к вашему приходу, или романтичная записка в морозилке со словами «я тебя люблю»?

Л.Б.: Если будет одна записка, я буду счастлива. Горячие котлеты — тоже хорошая замена ей. Любое внимание мужа бесконечно дорого!

17.02.2012